Илья Ахматов. корреспондент газеты «Демократическое Сопротивление» (Берлин)
Сегодня первое ноября. Я убрал в шкаф твидовый пиджак, манжеты и запонки, надел косоворотку и военную куртку, которую мне дал погонять Петров. Она наверняка не раз грела его в бою. Такси до Казанского Вокзала подошло сразу же. «Кепка!», сказал водитель. Я в спешке сел на оставленную им на сидении кепку. Это был кавказец под пятьдесят. «Мобилизованный?», спросил он. «Нет, в те края еду, но по другим делам.» «Я в первый раз везу мобилизованного. Все больше по дачам, тех, кто за городом скрывается от повесток. У них у всех в Подмосковье есть дома.» И вдруг завыл: «Кто так воюет? У меня брат сам пошёл в военкомат. Азаматом зовут. Не стал дожидаться повестки. Его контузило, до конца контракта уже месяц оставался. Теперь носовые кровотечения не перестают. Дома лежит лечится, а у него четверо детей. А другого брата убили. Единственный сын у матери. Она высохла, побелела вся. Вот, смотри!», левой рукой крутя баранку, он начал правой листать фотографии на телефоне. На той, которую он мне хотел показать, были изображены пятеро солдат на бронетранспортере. Лица их были закрыты. «Смотри, какой автомат, какая модель!» «Двенадцатый?» «Какой двенадцатый? Нет современного оружия!» «Согласен, в Москве я не смог найти для себя каску и броник.» «Да броник никакой не поможет, если осколок стену пробивает. Там, брат говорил, гранаты свистят, как птицы, а ты такой усталый, что спишь.» «Райские птицы», сказал я. «Что?» «Ваша же вера учит, о том, что кроме рая с обилием воды и нежными девственницами есть и другой рай, под сенью сабель. Но и к пенью райских птиц привыкаешь», ответил я. «Привыкаешь. Наоборот, когда тишина, тогда беспокоишься — сейчас обстрел начнётся. В покое и есть наибольшее беспокойство.» Мы помолчали. «А что думаешь, когда Путин умрет, так и будем с ними воевать, как Израиль с Палестиной?», спросил он меня. «Думаю до того закончим.» «Я служил у них в Ровенской области. Уже тогда они, при советской власти, здоровые мужики подкарауливали русских солдат и избивали. Не так надо было делать, ещё когда Майдан был — вывести спецназ окружить и расстрелять этих чертей. А так — долго воюем, сколько пацанов гибнет! У меня сослуживец оттуда, после Крыма я звоню ему, говорю: если случится война, то мы, надеюсь, не будем друг в друга стрелять! Лучше пойдём в ресторан и будем друг-друга угощать!» Тут перед нами засверкали огни площади Трех Вокзалов. Мотор остановился и я начал отсчитывать купюры. «Нет, не возьму, убирай деньги, не возьму с тебя. Удачи тебе, боец!»
Мы только проехали пару титанических факелов, сжигают неиспользованный газ, дабы он своим напором не прорыл трубы. Дальше замелькали балки, овраги, чёрные полупрозрачные рощицы. Поезд в дороге уже четвёртый час. Весь вагон кроме меня спит, а я должен закончит записи. Будет день — будет новый материал.
Читать далее
Жанра Horror, в полном смысле этого слова в Cоветском Союзе не было. От слова совсем. Сочетание прекрасного будущего и ожидание ужасного, плохо совмещалось в идеологии соцреализма, на котором, в большей своей степени, было построена советская литература и кино. Это отлично понимали «классики», в лице верховного «отца народа», первым звонко припечатавшим Horror оплеухой цитаты: «Если бы (американцам) удалось показать в большевистской России их кинофильмы ужасов, они бы наверняка сорвали коммунистическое строительство».
