Ольга Валькова
kinopoisk.ru
Когда анонсируют новую экранизацию шекспировской трагедии – всегда ждешь с нетерпением. Что получится? Как прочитают? Как сумеют сыграть? Так уж оно есть, так уж сложилось в границах видимой Вселенной, что Шекспир – это тот эталон, по которому определяется способность к большому. По Шекспиру — от нуля до единицы! – оценивается талант, глубина, умение выйти за пределы обыденных чувств и стандартных реакций. «Я Шекспира играл!» — произносит во множестве романов и пьес опустившийся, спившийся актер, и ничего больше не требуется добавлять, чтобы понять глубину падения. Попробуйте подставить в эту фразу имя любого другого, сколь угодно замечательного драматурга – хоть Расина, хоть Теннесси Уильямса – и вы увидите, что фраза сразу же перестанет быть такой понятной.
Я Шекспира ставил…
Вот – поставили еще раз. «Макбета» — самую, пожалуй, сложную трагедию, в которой зло торжествует и кажется, что нет катарсиса. В которой на замок наступает лес, и ведьмы поют глумливую, жуткую, весёленькую песню.
Сначала о хорошем.
Фильм очень красивый. Видеоряд, зрительный образ туманной Шотландии царит над всем, покоряет и завораживает. Решение почти монохромное – и по мере развития кровавого сюжета основной тон из серого становится багровым. Причем сделано это мастерски – нигде не огрублено и не бросается в глаза. «Шотландии кровавая луна» — вот она, здесь. Сцены битв, расчетливо и умно подаваемые со сменой скорости, исключительно выразительны.
Картина атмосферная, напряженная – и не только. В ней создан и передан зрителю настоящий, леденящий ужас перед убийством, перед его необратимостью, перед неизбежностью дальнейшего падения и кошмара – и это на мой взгляд мощное и несомненное достижение авторов.
Очень хороша леди Макбет (Марион Котийяр). С первого мгновения, сразу же, без подготовки – исступленное, не знающее границ и запретов честолюбие, в которое веришь. И последующий нарастающий ужас, попытки остановиться и остановить порождённую ею же лавину. Хрупкая плоть не в состоянии вместить мощь страстей – королева умирает закономерно. Это сыграно. Это видно. Очень шекспировский образ, в котором присутствует запредельное.
Интересны ведьмы – с суровыми, обыкновенными, грубоватыми лицами шотландских крестьянок, с детьми. Если бы режиссер не придал им, порезав Шекспира, такую статичность и неподвижность, могло бы быть еще интереснее. Возможно, тут была режиссёрская идея, и ведьмы олицетворяют тот «простой народ», который своим ожиданием свершений, выглядящим как предсказание, разжигает честолюбие в сильных мира сего и толкает их на преступления, но развития эта мысль не получила – и слава Богу.
Ну, и остается добавить – музыка выразительная.
Теперь о том, что огорчило.
Нет ни наступающего леса, ни песни ведьм. Вообще нет того дьявольского хохота, глума, макабрического начала, которое делает пьесу объемной и превращает политическую драму в постижение потрясенным зрителем природы зла. Много чего другого тоже нет – пьеса сокращена чуть ли не на две трети, оставлена только сюжетная канва.
Все очень статично, однообразно, лишено тех резких переходов, того богатства смыслов, что составляют чудо и трудность шекспировских трагедий. Всё на одной ноте.
Макбет (Майкл Фассбендер), на мой взгляд, не дотягивает. Впрочем, возможно, тут не стоит винить актёра. В его интервью я прочитала, что режиссёр объяснил ему произошедшее с Макбетом посттравматическим синдромом. Вот посттравматический синдром Фассбиндер и играет. Согласитесь, при такой режиссёрской вводной трудно ждать от актёра соответствия Шекспиру.
«Широк Шекспир – я бы сузил», — таким, увы, лозунгом руководствуются многие режиссеры. Сведение расширяющего наше восприятие, наши душевные возможности мира трагедии к скучному, но уютненькому, обжитому мирку комплексов, синдромов и примитивных влечений – давно привычное явление.
А между тем мир меняется. Он снова становится большим. В нем снова есть место трагедии – и трагедии ждет зритель.
Опять не получилось. Будем ждать.
