Надежда Пахмутова
Я ещё ни разу не попадала в Питер непосредственно на День снятия блокады.
Одно дело телевизор, а другое дело Питер сам собой, который и так-то – плохо замаскированный Ленинград, а в эти дни – Ленинград почти незамаскированный.
Красные гвоздики у таблички про обстрелы и детские рисунки на воротах, а мимо едет с Дворцовой прозрачная карета Золушки. И Золушка лыко в строку, потому что настоящая Золушка и волшебные окна – они внутри зимы, и войны, и метели.
Все друг друга поздравляют, и меня поздравляли, даром что по мне за версту видать туриста.
Потому что как же могут не переживать все на свете за лучший город Земли. Есть дефолт Сити, а есть дефолт Бург.
Рассказала заезжим китайцам про смысл «Блудного сына», погрустила перед Данаей. Зорким глазом осмотрела выкладку на главном стенде в «Зингере», где самый посещаемый питерский книжный.
Ну и ясное дело, придётся бичевать.
Потому что сам бог велел верным наследникам Гитлера подсунуть ленинградцам свинью пожирнее на великий праздник.
Свинья расположилась на центральном стенде с мемориальным изданиями о войне и блокаде, напротив входа в магазин. Украшена свинья была алыми маками (маки мне сразу не понравились). Называлась свинья «Памяти победы верны».
miu_pamyaty
Почётную должность свиного рыла (то есть, простите, первого рассказа в сборнике) играет произведение некой Ирины Муравьёвой «Ты мой ненаглядный».
За фамилией Муравьёва, позаимствованной у мужа (хороший маркетинговый ход, первичные ассоциации – тонкость, эксцентрика и доброта известной актрисы, то да не то) скрывается дочь успешного советского переводчика худлита Лазаря Штайнмеца Ирина Лазаревна Штайнмец. Папа известен тем, что разрабатывал золотую жилу перевода на немецкий сказок Волкова о Волшебной стране.
Дочка окончила русское отделение филфака и с середины восьмидесятых проживает в США.
Успешная семья, получившая от советской власти все возможные блага и привилегии, и успевшая утащить в клювике в США выгодный ореол фронды, которым в девяностые наши уже откровенно колбасные эмигранты похвастаться не могли. Брат Ирины — талантливый (правда талантливый и интеллектуальный) и востребованный в США художник-график. Сама она — издатель эмигрантской прессы, преподаватель русского в американских университетах, удостоена (как многие всемирно известные писатели русского зарубежья) статьи в русской Википедии.
Итак, герои нашей немуравьёвой (я слишком люблю Муравьёву-актрису) – образцовая австрийская еврейская семья, живущая где-то на румынской границе. Старший брат — преуспевающий молодой адвокат, женатый на красавице-немке, младший — непутёвый гимназист, влюблённый в пламенную еврейскую девушку Сусанну.
Семья со своими горестями и радостями благополучно доживает до … О нет, мой проницательный корреспондент, забудь Опперманов, неторопливо встающих призраками из глубин институтской программы. Забудь обо всём, чему тебя учили в проклятой советской (и даже и несоветской) школе на уроках истории.
Доживает наша семья в полном бюргерском благополучии, холе и неге сначала до передачи территорий под румынский протекторат (ничего не изменилось) и далее — до тысяча девятьсот тридцать девятого года…
Но тут то уж!
И снова не угадали!
В тысяча девятьсот тридцать девятом году румыны передают город СССР.
И именно это — самое страшное, что могло случиться с еврейской семьёй в Восточной Европе в тридцатые годы прошлого века.
Начинаются аресты, допросы и прочие ужасы Lubianki i Gulaga (у старшего брата-адвоката отобрали «Фольксваген» и самого брата в tieplushka отправили куда-то далеко, вероятно в Siberia). Позабирали и других уважамых горожан.
За этими ужасами как-то незаметно в сорок первом начинается война между русскими и кем-то ещё. Кто напал на русских (а скорее всего, напали сами русские) — совершенно непонятно, но всё советское из города вдруг исчезло, а румыны вернулись.
От этой непонятной войны герой, подбиваемый пламенной и наивной невестой, решает бежать… в СССР.
Почему вдруг бежать — непонятно.
Хотя автор вдруг оговаривается, что румыны, которые до Советов никого не трогали и не обижали, почему-то начинают бедных евреев грабить.
И почему-то герои внезапно начинают опасаться немцев (с чего бы?).
Итак, сбежав от румын, герои попадают в руки к советским военным в Виннице. Тут-то и началось.
Оказывается, счёт изнасилованным немецким еврейкам (лишь истинному литературному таланту под силу угодить сразу обоим Янусам русофобской конъюнктуры – европейской и сионистской) красные комиссары открыли ещё в сорок первом году, не дожидаясь перелома в ходе войны.
Ибо главная забота и главный мотив военкома в прифронтовом городе, который вот-вот сдадут – разжиться женщиной для утех. Под руку подворачивается подруга главного героя.
Омерзительный русский военком насилует её и убивает (писательница, впрочем, тяготея к исторической объективности и развенчанию мифов, делает оговорку, что убил случайно, поначалу не хотел), а героя загоняют в лаге… Пардон, сначала всё же не в лагеря.
Сначала его отправляют в ряды РККА, где не дают инжира, о котором он мечтает ночами, а зачем-то выдают оружие и заставляют стрелять и убивать немцев. Русские солдаты, конечно же, вместо того чтобы добыть еврейскому мальчику инжира с молоком, ничуть ему не сочувствуют, а вместо этого учат его нехорошим русским словам.
До лагерей в конечном итоге дело тоже доходит. Далее следует неминуемое знакомство с Хорошими Русскими (тм), которые совершенно случайно оказываются высланной в места отдалённые кулацкой семьёй.
Благостный финал застаёт героя с новой семьёй, новой женой — кулацкой дочкой и ребёнком (герой мужественно рефлексирует на предмет того, что женился по расчёту, но что же делать, ведь спасать свою драгоценную шкуру как-то было надо, это ж высшая цель).
Ушлые коллеги, я думаю, по ключевым приёмам типа истории с нехорошими словами поняли, что эта клюква писана с прицелом на английский перевод (а может и изначально было написано по-английски).
И нет в этой гнилой клюкве ничего нового, чего бы не было нами кушано с исторического 1985 года, случайно совпавшего с датой эмиграции маститой писательницы.
Но как принято говорить у нас, у переводчиков, важен контекст!
По моим скромным наблюдениям, русское отделение нашего филфака давно превзошло ведомство Геббельса если и не количеством, то идейностью и борзостью прославивших его махровых, нацистского толка русофобов и антисоветчиков.
Потому что не так страшно быть англистом, как мечтать об этом и не добрать баллов на ромгерм.
Лжемуравьёва не исключение.
Остальные рассказы поляковых-геласимовых о штрафниках, зверских НКВД-шниках и прочие садо-мазо фантазии на военные темы ничем новым искушённого читателя не удивят и описанной выше поделки общей нелепостью и градусом ненависти к России/СССР превзойти не могут.
Выложенные рядом на стенде писания заслуженного конъюнктурщика Гранина, переучившегося с совписа-прихлебателя в прихлебателя европейского и очередные псевдоисторические поделки подворотенного хама и неуча Исаева почти не вызывают брезгливости.
Наши совписы/сучписы* за гонорар подпишутся на что угодно, если даже остатки совести сохранили. Издательство «Эксмо» – это издательство «Эксмо», здесь всё понятно.
Не совсем понятно с владельцами книжного: кто там в лавке за Зингера? И читает ли этот кто-то то, что подсовывают читателю в главный городской памятный день?
Интуиция не подвела: маки после 2014 года – это не просто маки. Это символ забвения, вранья и ненависти.
___________________________________
* Сучпис — это не то что вы подумали, а всего-навсего аббревиатура «сучасный письмэнник», то бишь «современный писатель» на мове.
