Впервые о русском рудознатце Григории Капустине я услышал еще подростком. И вот, будучи «уже не мальчиком, но мужем», я машу ему рукой из века 21-го в век 18-й, как старому и доброму знакомому.
ГОЛЛАНДЦЫ И КАПУСТИН
Петербуржская зима года 1723 от Рождества Христова ничем не отличалась от предыдущих: таких же студеных и промозглых.
Хозяин трактира внимательно приглядывался к двум новым гостям, засевшим в самом дальнем и темном закутке его владений:
«Поди разбери – что за птицы такие? По мундирам – так из Берг-коллегии, но явно не из писарчуков. И не из «благородных». Рожи вон какие – загоревшие да дубленые, как у флотских. А ручищи! В такие не попадайся. Матерые мужики».
Тем временем, тот, что по моложе, опрокинув чарку, в сердцах трахнул кулаком по столу.
– Гнида голландская! Жару ему, селедочнику мало! Когда б ни ты Василь Михалыч, я б ему такого жару задал!
– Уймись, Гришка! – зашипел на него седой собеседник. – Не для того я тебя, Капустин, из твоей Даниловки в Петербург вытащил, да пред светлы очи Петра Ляксеевича поставил, да к делу государеву определил – чтобы ты мне Реера по всей Берг-коллегии за грудки таскал.
– Так брешет он, Василь Михалыч! – и не думал униматься Капустин. – Почитай двадцать пудов уголья с Донца ему приволок. Да каких каменьев-то! Прям чистые диаманты. Государь за голландский бурый тамошним купцам золотом да лесом платит. А свое богатство, что: пущай пропадает?
Первый среди русских рудознатцев – рудный доноситель Василий Михайлович Лодыгин ответил не сразу.
– Сказывали мне верные люди, что Реер с того уголья хороший гешефт имеет. Правду бают или врут – судить не берусь. Сам знаешь, не пойманный не вор. Только сейчас в нашей канцелярии его цидулка уже к делу подшита. А в ней черным по белому сказано, что «оный иноземец, кузнечный мастер Марк Peep, тот уголь пробовал и по пробе явилось, что от оного угля действа никакого не показалось, только оный уголь в огне трещит и только покраснее, а жару от него никакого и как вынешь из огня, будет черно как впервой». И боюсь я, Гриша, что супротив твоих двадцати пудов эта бумажка
по тяжелее будет.
– Так и я, чай не лыком шит! – хитро усмехнулся Капустин, выудив из обшлага рукава сложенный вчетверо листочек. – Я по пути сюда по три пуда в Москве, да в Туле оставил на пробу. Вот слушай, что мне ихние кузнецы отписали: «З каменного уголья, взятого в казачьем городке Быстрянске пробы чинили. Делали тем каменным однем угольем топоры и подковы новые, и то уголье похвалим и сказываем, что от него великой жар». Знать у Реера-то не сущую пробу чинили!
– Хорошая бумажка, дельная! – похвалил предусмотрительность друга Лодыгин. – Но токмо плетью обуха не перешибешь. Давай с тобою так порешим – пока скандал уляжется, посидишь у меня с картографами. А по весне выезжай-ка ты, брат, на север, к народу комяцкому. Отписывали мне оттуда, что с реки Воркуты, добытчики соболя приносили с собой «каменья черные, да блестящие, кои в костер кинуть, то горят не хуже поленьев». Во и съезди, разведай. Людей и денег дам…
– Уволь Василий Михайлович, – замотал головой Капустин, – Я Север знаю! Места там гиблые! Снег сходит поздно, а заметает рано. Нет, не там будущая мощь России схоронилась, а по Донцу – в Лисьей балке, где уголек сам пластами саженными на свет Божий выходит. Вот туда и поеду… сам. Людей и денег у тебя просить не стану. Все понимаю…
– Ох и упертый ты, Григорий! Но это хорошо. Знать не ошибся я в тебе. Будь по твоему – замолвлю за тебя словечко перед Государем. Ну, за твое здравие, да за будущую экспедицию!
P.S. 11 сентября 1723 года, находясь в доме у Якова Брюса – тогдашнего президента Берг-коллегии, Петр I даст «добро» на новую экспедицию. О ее результатах Василий Лодыгин уже не узнает – он покинет этот мир в скорости после отъезда Капустина. Григорий Григорьевич же еще послужит России. Как послужит ей и наш Донбасский уголек. И вполне закономерно, что одна из шахт, построенных на месте открытого им месторождения каменного угля в Лисьей Балке (а ныне – городе Лисичанске) будет носить его имя.
С уважением, Ваш Луганский Самовидец!
На фото памятники Григорию Капустину в Лисичанске (ЛНР) и в Макеевке (ДНР)
