Нина Ищенко
Елена Заславская
Доклад, сделанный на литературной встрече ко дню рождения Евгения Замятина «Е. Замятин, О. Хаксли, Дж. Оруэлл. Миры антиутопий», которую 5 февраля 2019 года организовал центр «Русской мир» в библиотеке Горького (Луганск).
Образы будущего представляют собой часть картины мира, которую создают все люди одного общества в ходе социального взаимодействия. В образе будущего аккумулируются надежды и страхи, представления о норме, которая сохранится несмотря ни на что, и представления том, что в принципе может быть изменено. Образ будущего, созданный какой-то культурой, говорит об этой культуре, о времени создания, о нормах и ценностях людей, которые мыслили тогда. Тот факт, что мы живем во времена, описанные в нескольких утопиях и антиутопиях, не делает нас жителями соответствующих миров. В то же время сравнение образа будущего, созданного писателями прошлого, с тем будущим, которое действительно наступило, позволяет нам лучше понять свое время, свои проблемы и пути их решения.
Проанализируем в этом ключе три антиутопии: роман Евегния Замятина «Мы» (1920), книгу Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» (1927) и пожалуй, самую читаемую антиутопию двадцатого века, «1984» Джорджа Оруэлла (1948).
Все три произведения посвящены обществу будущего, которое в своем развитии стало античеловеческим. В каждой книге по-своему описано, как общество добивается тотального контроля и расчеловечивает своих членов.
Самый первый роман в этом списке – «Мы» Замятина – создан в России, два других – в Англии. Роман Замятина еще в двадцатые годы был переведен на несколько языков и вышел в США и Европе. Общеизвестно, что именно он послужил образцом для английских писателей.
И действительно, все три романа имеют известное сходство на уровне построения сюжета:
любовь, которая заставляет члена общества выйти за рамки и войти в конфликт с государством;
финальная беседа с диктатором-правителем-основателем, в которой он объясняет герою, что делают правители государства и зачем;
обреченность борьбы и гибель героя, который перед смертью ломается и принимает сторону государственной машины.
Интересно, что во всех трех романах сохранен тот сюжетный ход, что правители государства будущего оказываются людьми современной авторам культуры – они любят и ценят литературу и музыку, запрещенную управляемым, они хорошо понимают, что именно они уничтожают в людях и зачем. И если у Замятина и Хаксли руководители утверждают, что делают это для блага общества, у Оруэлла проблема поднимается до теологических высот: О’Брайен недоволен, когда Уинстон начинает говорить о благе общества, и заявляет, что им, высшим существам, нет никакого дела до блага общества, оскорбительно даже думать, будто они хоть пальцем пошевелят ради низших каст. У Оруэлла правители правят потому, что хотят власти, и это единственное, что им интересно.
Увлеченность английских писателей этим сюжетом и такое влияние Замятина, не единственного русского писателя, пишущего об общественном устройстве, показывает, что тема была востребована в западном обществе. В жанре антиутопии западный мир столетней давности сформулировал свои основные страхи, и самым главным из этих страхов является страх уничтожения индивидуальности.
Во всех трех романах реализовано уничтожение индивидуальности. У Замятина это прописано явно, персонажи даже не имеют имен, только номера, а одинаковость, взаимозаменяемость номеров – главный идеал Единого Государства.
У Хаксли ситуация подана наиболее реалистично. Это единственный из трех романов, где общество управляется не только с помощью тотального контроля. У людей дивного нового мира есть имена, а также развлечения и личная жизнь, и эти сферы регулируются не столько грубой силой, сколько умелым манипулированием. Рефлексы у разных групп общества разные, они формируются еще до появления человека путем воздействия на эмбрион, всеобщее воспитание, а точнее, всеобщая дрессировка, продолжается в детстве и юности, однако в дивном новом мире развлечения не запрещены, а профессионально регулируются. Например, детей рабочих каст дрессируют так, чтобы им неприятно было видеть книги и розы, то есть они не могли бы по собственной воле читать и созерцать природу, однако такими же методами в них вбивают любовь к дорогим видам спорта, которые требуют постоянного потребления нового спортивного инвентаря, что приносит прибыль государству.
У Оруэлла проявление индивидуальности, независимости мышления, своего взгляда на вещи является преступлением, однако мир Оруэлла только на пути к тому состоянию, которого достигли жители дивного нового мира, где такие вещи как независимость мышления невозможны в принципе. Герои Оруэлла еще понимают, что это такое и могут это делать, и если для уничтожения каждого инакомыслящего тратятся такие силы, какие пошли на одного Уинстона, общество целиком иррационально – все скудные ресурсы тратятся на удовлетворение желания правителей найти того, с кем можно интеллектуально побеседовать, впечатлить его своей безграничной мощью, а потом сломать и застрелить.
Итак, сто лет назад, когда создавались эти антиутопии, западное человечество больше всего боялось потерять индивидуальность. Во всех трех романах с разной степенью четкости звучит та мысль, что только потеря индивидуальности делает общество управляемым. Уничтожение индивидуальности – непременное условие потери свободы человеком и обществом.
Возможно, этот страх показывает, что такой вариант развития событий был одним из путей, по которым мог пойти западный индустриальный мир. Однако этот путь не был выбран. Современное западное общество, сохранившее множество неприятных черт и реализовавшее множество тогдашних страхов, не реализовало этот один – жители капиталистического западного общества избавлены от потери индивидуальности.
В самом деле, в современной западной культуре индивидуальность не подавляется, а всячески культивируется. Общество разбито на субкультуры, которые постоянно появляются вновь, перетекают одна в другую, формируются с использованием инокультурных форм и постоянно находят сторонников. Поле единого мнения сужается, всё меньше общеобязательных норм, общеузнаваемых персонажей. В современном западном мире трудная работа, для которой в дивном новом мире с использованием достижений современной науки выращивали касту полуидиотов, выполняется нормальными людьми, образованными, с разными интересами, включенными в ту или иную субкультуру. Любой современный нумер пишет, поет, делает фотографии, снимает видео, смотрит новые, играет в интерактивные игры, живет в соцсетях, путешествует и всячески развлекается. Индивидуальность полностью сохранена – никто не втискивает человека насильно в единый стандарт. Однако наше время реализовало парадокс, который был неведом создателям старых антиутопий, а именно полную управляемость развитыми индивидами.
Современный французский философ Ален де Бенуа размышляет о новых стратегиях управляемости обществом современного типа, который состоит из атомизированных индивидов. На первом этапе происходит атомизация человека – отрыв его от корней, от естественных связей, то есть делающих его неуязвимым для «системы» и «империи». Появляются индивиды, которые не идентифицируют себя с идеологиями или государствами, а соотносят свою личность и деятельность с небольшими субкультурами, которые формируются искусственно, на произвольных основаниях.
Ален де Бенуа утверждает, что далее начинается процесс массификации, превращающий уже обездоленных, разорванных индивидуумов в обезличенную массу для простоты управления ее со стороны «системы». Эта инерция мышления, которая сформирована в том числе и антиутопиями двадцатого века: в современном мире индивиды имеют доступ к огромным культурным богатствам, проявляют свое творчество в собственной жизнедеятельности, создавая индивидуальные жизненные стратегии на основе разнокультурных форм. Называть таких людей, всю жизнь развивающих собственную личность, обезличенной массой, значит вносить искажения в описание ситуации.
Современные индивиды действительно объединяются в сети, которые строятся не на основе жестких единообразных идеологий, как это описано в антиутопиях двадцатого века, а представляют собой систему множественных горизонтальных связей, определяемых Жилем Делёзом как ризома.
Ризома моделируется как клубень, растущий под землей параллельно поверхности, выпуская время от времени вертикальные ростки, и ветвясь в горизонтальном направлении. У ризомы нет корня. Уничтожение одного ростка не уничтожает ризому и не меняет ее структуру [6, с. 138]. Таким образом, ризома охватывает самые разные эстетические идеалы, политические предпочтения и культурные приоритеты, соединяя их во всевозможные комбинации, не требуя логической согласованности и связности системы. Ризома не система, элементы ризомы связывает не логическая продуманность, не сознательный социальный интерес и не общая цель.
Сеть Интернет это лишь наиболее показательная, эталонная модель ризомы. Но помимо Интернета к ризомам относятся любые другие сети – сети закусочных, торговые сети, сетевые религиозные организации, секты, молодежные клубы, сети создания и раскрутки брендов, мемов, любые социальные сети.
Когда общество «осетвелено», в нем возникают необходимые и достаточные условия для создания сетевого общества, что меняет подход работы с ним от непосредственного воздействия к сетевому воздействию.
Ален де Бенуа считает, что в сетевом обществе локальности, особенности, национальная этническая культура, самобытность игнорируется, либо рассматривается как фольклор, либо перемещается в резервацию, либо подвергается прямому геноциду. Однако фактически это не так. Двадцать первый век это не только век пробуждения Бога, как называют исследователи возрождение религиозности в современном мире, это еще и век возрождения этнического и национального.
Количество конфликтов на межэтнической форме в современном мире возросло во много раз по сравнению с двадцатым веком. Единая Югославия распалась на несколько стран, которые враждуют между собой. На месте единого СССР существует сейчас 15 государств, в большинстве из которых, как на Украине или в Прибалтике, сформировано мононациональное государство, где представители других этносов лишаются политических прав и исключаются из общественной жизни. Европейские государства, которые в 1993 году объединились в Европейский союз, не только не слились в единое общество, но и породили множество сепаратистских движений: Шотландия хочет отделиться от Великобритании, Каталония от Испании. Таким образом, этническое и национальное не исчезает, а становится одним из возможных оснований формирования ризомы, ячейки сетевого сообщества, которые включаются в новую структуру управления разнообразием.
Таким образом, антиутопии двадцатого века показали опасность, которой страшилось западное человечество, и от которой оно избавилось. Это была опасность потери индивидуальности ради создания абсолютно управляемых общества. В наше время существует другая опасность, не отмеченная в старых антиутопиях, а именно реальность абсолютного контроля при полном развитии индивидуальности, что требует других подходов как к постановке проблемы, так и к поиску путей ее решения.
