Социальные революции и диалектика познания | Одуванчик

Социальные революции и диалектика познания

Виктор Смирнов

2016

Несколько дней назад в одной дискуссии, посвященной, в том числе и современной ситуации в науке, я услышал от одного физика такое любопытное мнение:

«Абсолютно не могу согласиться с этим. То что я наблюдаю в областях которыми занимаюсь непосредственно (физика низкотемпературной плазмы, физика электролитов, молекулярное моделирование) и смежными с ними, которых так или иначе приходится касаться, склоняют меня к иным выводам. Наблюдается то, что можно назвать "дефицитом новых тем". Т.е. есть старые области в которых уже работают очень давно, всем базовым идеям уже десятки лет и решаются мелкие частности, ожидать чего-то нового здесь не приходится, а вот новых, неисследованных, появляется явно недостаточно при этом идёт всё большее их смещение к изучению достаточно экзотических состояний материи для которых практическое применение сомнительно уже с самого начала (и в последствие так обычно и оказывается). Это проблемы не с -измом, организацией или даже финансированием. Проблема начинает возникать от самого предмета изучения. Здесь всего два варианта:
— Или почти все практически полезные знания мы уже получили, природа исчерпана.
— Или познавательных возможностей нашего мозга недостаточна чтобы в старых данных увидеть новые сложные закономерности (шимпанзе нельзя научить решать дифференциальные уравнения, у H. Sapiens предел повыше, но тоже есть).

Сменой общественной формации это не решается».

Это было возражение на мое утверждение о связи дальнейшего прогресса с необходимой сменой способа производства и общественной формации в целом.

И в связи вышесказанным мне пришли в голову некоторые мысли. Я о том, что это ведь не первый познавательный тупик в истории человечества. Нечто подобное уже бывало, например, в поздней античности. Но как мы знаем, прогресс человеческого познания вовсе не остановился. Так давайте же разберемся в чем дело.

Дело в том, что античная мысль была ограничена рамками натурфилософии и инструментального знания. Одно связанно со вторым. Инструментальное знание есть знание, полученное в повседневном опыте в процессе решения возникающих по ходу трудовой деятельности задач. Нужно измерять участки земли, что было связанно с собственностью и налогообложением – развивается геометрия. Нужно определять даты посева, сбора урожая или там, разлива Нила, накапливаются астрономические наблюдения и т.д.

Такие знания накапливались всякими жрецами тысячелетия, и своим объёмом могли поразить человека той эпохи, как поражали греков знания египетских или халдейских жрецов. Однако они в принципе были несистемные, и никому в голову не приходило их связывать в систему. Никому не приходило в голову связывать их в единое целое посредством некой фундаментальной теории.
При этом отдельно существовали и фундаментальные теории – известные нам как натурфилософия. Эти теории при всей своей сложности и закрученности, никак не были связаны с вышеописанным инструментальным знанием, существовали, так сказать, сами по себе. Появлялись теории, где речь шла о том, каковы первоосновы – вода, воздух или апейрон. Эдакие абстрактные построения, которые заведомо не могли и не должны были быть применимы к интерпретации знания, полученного из опыта.

Почему? Причин, конечно, немало, но я хочу выделить две основных. Во-первых, в основе лежит социальная организация полисного мира, с господством рабовладельческих отношений. Суть в том, что уже к моменту создания первых крупных теоретических систем (речь о 7 греческих мудрецах и, т.д.) материальная трудовая деятельность в эллинском мире сделалась уделом низших (рабов и низших классов) и сама стала низким уделом. Соответственно поистине мудрому было нелепо направлять свои познавательные интенции на столь низкие предметы. И из сферы его рассмотрения выпадало и то, что описано выше как инструментальное знание. Даже математика, так же развивавшаяся ранее как продукт инструментального знания, приобрела довольно странные религиозно-мистические формы в Пифагорействе.

В общем, если применять привычный сегодня тюремный сленг, можно сказать, что свободный человек, занимаясь или обращая свой ум на вещи связанные с физическим трудом в определенной степени «зашкваривался». Это весьма повлияло на разрыв между инструментальным и теоретическим знанием.

И да. Конечно, такое взаимное отгораживание инструментального знания не было абсолютным. Однако то, что было, было явно недостаточным, что бы сформировалась экспериментальная наука современного типа.

Тут нужно понимать, что опытно-экспериментальное знание принципиально отличается от опытно-инструментального. Когда мы проводим эксперимент, мы заведомо представляем его результат и представляем его на базе некой теории. Эксперимент может подтвердить или опровергнуть наше предположение и тем самым подтвердить или опровергнуть нашу теорию. В опытно – экспериментальном знании теоретические модели и опыт необходимо связаны друг с другом.
Вторая причина заключалась в языческом по сути характере античной культуры. Например, если взять Фалеса, то его натурфилософская теория вполне языческая. Несмотря на то, что все создано из одного «влажного» первовещества, разнообразие предметов определяется тем, что все имеет собственную душу – вообще во вселенной полным полно богов.

Но из этого следует то, что все имеет свою волю и действует в соответствии с ней. Очевидно, что искать в таком случае некие общие для всего правила нелепо. Их нет и быть н может, коли всякий ручеек течет по своей воле – вернее сказать по воле некой нимфы ручья. Но если тут, в материальном мире нет единых правил «поведения» вещей, то выдумывать какие то общие теории для них нелепо. Поэтому античное теоретическое познание устремилось в сферы, где эти единые правила можно было обнаружить. Это проблемы мышления и познания, и это политика.

Впрочем, само язычество (по коему горестно стенают сегодня некоторые недоучки и мошенники) есть следствие определенного, достаточно низкого развития и социальных отношений и материального базиса, лежащего в их основе. Ну да сейчас разговор не об этом.
Так вот интересно то, что в поздней античности стали преобладать мнения и суждения, практически аналогичные мнению, предложенному в начале статьи. Суть их в том, что все сделано до нас. Кризис античного способа производства выразился, в том числе и в исчерпанности научно исследовательской программы, если можно так назвать культурно обусловленное направление познавательных интенций античной культуры.
Что же происходит потом? Со сменой способа производства.

А потом меняется очень много. Как ни странно, жестокое средневековье переопределило куда более высокую ценность человеческой жизни – в начале, в экономическом смысле. Когда каждый человек находится в специфической феодальной зависимости от другого, и когда социальный и экономический вес определяется количеством зависимых людей, люди становятся ценны. Но нас больше интересуют другие изменения, хотя они и обучловленые в первую очередь материальными изменениями.. В первую очередь принципиально изменилась мировоззрение. С христианством явилось представление о мире, созданном Богом по единому плану – то, представление, которое, в конце концов, привело Декарта к его знаменитому определению законов природы: «Из того, что Бог не подвержен изменениям и постоянно действует одинаковым образом, — пишет Декарт, — мы можем также вывести некоторые правила, которые я называю законами природы». Это не единственная особенность христианства, которая позволила появиться науке в Европе, и об остальных можно почитать, например, тут, за авторством А.Кураева

Во вторых труд, который в раннем христианстве, родившимся в античном, рабовладельческом обществе был наказанием, как собственно и сами потребности, удовлетворяемые плодами труда, со временем поменял свой ценностный статус. Как минимум для третьего сословия труд перестал быть наказанием, и никогда не был позором – особенности сословного общества ограничивали распространение сословных этосов их рамками. Труд делается главным фактором возвышения этой социальной группы, причем не «природный» и в некотором смысле «естественный» труд крестьянина, а труд субъектный, труд как дело воли и свободного выбора человека. С ростом социального значения третьего сословия объективные интересы этой группы, превращавшейся в новую классовую пару, оформились в идеологию реформации, которая официально поставила труд на достойное место. Теоретические знание наконец обратилось на «низкие» материи, поскольку те перестали быть низкими и начался «допрос природы под пыткой». То есть появилась современная наука, где опыт и теория в своем единстве породили экспериментальную науку.
И вдруг, как только человек взглянул на мир по-другому, выяснилось, что впереди океан непознанного. Что о представлении «все открыто до нас» нужно забыть начисто, ибо не открыто почти ничего. Началась эра естествознания.

Все это я писал для того, что бы показать одну вещь, а именно то, что познавательный процесс не линеен. Он диалектичен так же, как подчиняются законам диалектики любые развивающиеся обьекты. Что если мы исчерпали, как нам кажется, возможности исследования мира, то на самом деле мы это сделали только в рамках существующей на сегодняшний день мета-парадигмы. Только в рамках вполне конкретного направления наших интенций. Но с существенным изменением культуры и человека, который существует в ее рамках, изменится и точка зрения человека на окружающий мир, изменится мета-парадигма познания, и мы вдруг откроем, что стоим только на берегу океана непознанного. Видимо появятся новые социальные формы познания (и общественного сознания), которые будут отличаться от современной науки так же, как она отличалась от натурфилософии. При этом изменение культуры и человека есть следствие изменения способа производства, а на сегодняшний день и экономической формации как таковой.

Поэтому мы с полной уверенностью можем говорить о том, что современный способ производства – капитализм, сдерживает прогресс человечества. Не только и не столько тем, о чем много раз писалось, — я о неспособности в рамках капитализма организовывать научные исследования нужного масштаба. Проблема в том, что в сфере познания мира тот взгляд, та точка зрения, то направление интенций, которое господствовало до сих пор, исчерпало себя. Себя, а не вселенную.

В этом смысле смена способов производства есть обновление мира, с которым мы соприкасаемся. Все разговоры о точке «омега», о точке сингулярности, как форме конца истории есть вздор именно потому, что человек меняет социальные формы своего существования, а с ними меняет себя и обращается к миру по-новому. И каждый раз открывает мир заново, начиная в некотором смысле все сначала. Вот это смена парадигм по большому счету, а не те дрязги, которые описал Кун.

И это при том, что впереди у нас не просто смена способа производства, с сменна формации, переход к совершенно новому типу общества. Дух захватывает!

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *