Ольга Валькова
Режиссеры Надежда Кошеверова, Михаил Шапиро.
Картина, заслуживающая того, чтобы о ней вспомнить. И я настоятельно призываю любителей кино обращаться к оригинальной, черно-белой версии. И это не обычные сетования поклонника «теплого лампового звука». У графики есть свои преимущества перед живописью, когда это не монохромное изображение, а именно графика. Этот фильм, как и первую серию «Ивана Грозного» Эйзенштейна, не стоит смотреть в цвете – в противном случае вы потеряете свет.
А свет в «Золушке» значит очень много. Он несет и художественную, создавая нужное впечатление, и идейно-философскую нагрузку.
С первых же кадров, когда мы впервые видим Золушку в ее бедном тряпье в лесу, ее смешное безбровое полудетское личико выделено светом. Подсвечены пушистые светлые пряди. Свет как будто идет от самого лица, и зритель уже не замечает его некрасивости – он заворожен этим светом.
И в течение всего фильма от героини будет исходить свечение, которое радость и любовь будут усиливать, печаль – пригашать, но лишь немного.
Свет не только отмечает Золушку – он создает ее мир. Одна из самых поэтичных и глубоких сцен в фильме – сцена, в которой Золушка, оставшись одна на кухне, разговаривает с предметами утвари, огнем в очаге, мечтает вслух, танцует. Сквозь решетчатое плетение окна падают ровные полосы света, ложатся квадратами на пол. Дым от очага сплетается в этих полосах в загадочные полупрозрачные фигуры, танцующие, что-то неслышное говорящие.
Фильм глубоко обаятелен и таинственно-поэтичен во всем, и невозможно до конца понять, в чем секрет этого обаяния.
Волшебное королевство в «Золушке» нарочито условно. Ничего реалистичного или пытающегося выдать себя за таковое: декорации – откровенный театральный задник. Реплики персонажей – репризы, подаваемые с безупречно выверенной и завершенной интонацией. Большая часть из них немедленно ушла «в народ», стала цитироваться: «Я не волшебник – я только учусь.», «Разрешите представиться: король.», «Крошки мои – за мной!» и т.д.
Домашняя, уютная, очень обыкновенная обстановка волшебного королевства. Много юмора, даже иронии, даже немножко сатиры. Советские люди, добрые, немножко чудаковатые, иногда – очень чуткие, но совсем, совсем обыкновенные.
Для чего-то же понадобилась эта забавная, старомодная, подчеркнутая театральность. За которой все время ощущается подлинное волнение, нежность, теплота, изумление и благоговение.
«Да потому что это не о реалиях, — отвечают нам авторы, — и даже не о волшебстве, если под ним понимать банальное махание палочкой, после которого что-то такое происходит. Это – о душах. Да-да, они у нас есть, и вот тут-то и начинается настоящее волшебство.»
Я видела публикации, в которых авторы недоумевают, почему у нас после войны не возникло литературы «потерянного поколения», которому не находится места в мирной жизни, не было своих ремарков и олдриджей.
Наверное, потому, что у нас эта война переживалась иначе. Люди, прошедшие сквозь ужас, горе и смерть, увидели друг в друге и в себе не опустошенность, не скудость голого человека на голой земле, не одиночество каждого, пустого и жалкого, в этом мире, а нечто совсем иное.
Фильм о волшебной природе души, вышедший через два года после войны, — тому подтверждение.
Чудеса совершаются в волшебном королевстве, где правят чуткость и нежность.
«Розы? – сказала Фея. – Розы вырастут сами!»
И еще. На заметку любителям поговорить об атеистической природе советского общества. Заключительные слова Короля, подводящие итог всему фильму: «Когда-нибудь спросят: а что вы, собственно говоря, можете предъявить? И никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу – большой и сердце — справедливым.»
Когда-нибудь спросят…
Куда уж яснее.
