Ольга Бодрухина
Время, описанное в книге с алхимическим названием — расцвет капитализма в России. Понятно, что не построили у нас ни коммунизма, ни толкового общества потребления: остались лишь сказки о нем, да куча памятников. Точнее, надгробий. Идентификация себя как жителя трупа СССР, равно как и свободной России (или независимой Украины – да какая, нафиг, разница, раз уж перед смертью все равны) происходит через призму жизни прирожденного могильщика.
Владимир Кротышев прямиком из армейского стройбата попадает в сети воротилам похоронного бизнеса г. Загорск. Привыкший за годы службы копать мерзлую и прочную землю, парень обретает какую-то стремную физическую силу и ауру. Что не остается незамеченным профессионалами древнейшего института погребения. В данном случае «мертвая харизма» — очевидный плюс, которому все самопальные жрецы Сета и прочие типы в маргинальных тогах могут лишь по-черному завидовать. В романе Елизарова высится Зиккурат совсем другого плана, на который Владимир, не-Вавилен, начинает медленное восхождение от кладбищенского копаря и вышибалы до представителя некой сумеречной элиты.
Начинается все с описания постсоветского детства и тинейджерства, ничем особо не выразительного, кроме символической, почти что тарантиновской телеги про часы с личным временем, ночную вылазку на деревенское кладбище, а также игр в похороны мертвых зверушек в песочнице и труп ласточки в портфеле. Кто из нас в детстве таким вуду не занимался, пока не подключили кабельное телевидение?.. Или пока дядя с Дальнего Востока не привез приставку (нужное подчеркнуть). Другое дело, если инсайтам смерти не противостояли равные по силе инсайты жизни, то чаша весов неизменно склоняется в сторону ямы. Яма — одно из имен бога смерти. Попробуем осмыслить, какое бывает знание от него.
История-архетип. Один мальчик вызвался быть жертвой для Смерти, после того, как его отец опозорился негодными подношениями. Когда юноша, наконец, попал в пентхауз Ямы, оказалось, что тот настолько занят, что три дня гость оставался незамеченным. Чтобы загладить свою вину, Смерть дал пацану три бесценных дара, исполнил три желания.
Первым делом, тот попросил покой для своего отца, который по сути, и отдал парня смерти.
Когда главный герой (снова В.Кротышев) берется каждый день заводить часы, которые подарил ему отец, и даже сбегает из летнего лагеря, поняв, что забыл эти самые часы дома, то вместо законных люлей он неожиданно обретает благосклонность и уважение бати. Сын продолжает дело родителя, твердо следует вере и традиции, какой бы бессмысленной она ни казалась, и, тем самым, дарует ему покой.
В последствие оказывается, что такие же часы есть у старшего единородного брата Владимира – Никиты. Никита представляет то самое поколение неотстреленных и неотрезанных «братков», мутировавших в предпринимателей. Он – один из бизнесменов, специализирующихся на ритуальных услугах населению Загорска. Никита управляет честно отжатой мастерской по изготовлению надгробий. Его личные часы ежедневно показывают еще и раху-кала – полтора часа затмения сознания. А если без часов, то у Никиты эта стремная кала, вопреки всем законам джотиша, доминирует и в сутках, и в жизни в целом.
Именно с мастерской брата начинается профессиональная похоронная деятельность Владимира. Он руководит цехом и помогает изготавливать надгробия, уже будучи по уши влюбленным в девушку Никиты.
Дальше Бог Смерти дарит знание о священном огне, ведущем человека к бессмертию. Знание о жертвенном огне. В нашей культуре и в романе Елизарова эту функцию в жертвоприношении-погребении выполняет земля. Как трансформирующий и очищающий элемент, питающий и укрывающий. От земли, подобно Антею, герой романа получает физическую мощь, спокойствие, свой хлеб. Именно в стройбате ему показывают и рассказывают, как сделать алтарь для последней жертвы человека, то бишь, как правильно выкопать могилу. В последствие, предавая Никиту и, в каком-то смысле, убивая его, Владимир устраивается на кладбище простым копарем, ближе к сути.
Почему могильщик это элита? Потому что он не только первый священник и основатель первых храмов-капищ, он еще и первый жертвователь.
Единственный бог, которому все должны — это Смерть. Именно ей принадлежит тело. Оно дается человеку в пользование на определенный срок, а затем Яме же возвращается. В этом процессе могильщик неизменно выступает как посредник, проводник, одним словом, жрец.
Во многих культурах все, что связано со смертью, неприкрыто считается нечистым. Земля принимает эту нечистоту, когда соприкасается с эффектами отжившего. Она – единственный из элементов, обладающий свойством запаха. Именно через запахи, точнее, через разнообразную галлюцинаторную вонь (канализации, испражнений, больницы, шавермы с луком, жженых покрышек и машинной гари), Владимир понимает, что несется по дурному течению. Аналогия с запахами смерти у Хэмингуэя.
Третье знание – о тайнах смерти. О том, что благо, и о том, что приятно. То, что приятно, сперва кажется нектаром, но вскоре оборачивается ядом, уводя от понимания своей бессмертной природы. Дурак всегда недальновиден, из этих двух он выбирает приятное. Так объясняет Яма.
У Володи плохое зрение, он в очках, которые безуспешно пытается заменить на линзы. Он не-видящий. Приятное замутняет все чувства и сбивает в ног – чисто белена.
Девушка его брата, Алина, представляет бесперспективную альтернативу этого знания.
Из желанного и запретного живого, которым она сперва казалась, девушка быстро становится обретенным-мертвым-приятным.
Изрисованная, словно крашенка, чужой философией, Алина будто-бы сошла в «Землю» со страниц «рулонины» (литература секты «Ашрам Шамбалы» под предводительством гуру Рулона). Избранница главного героя размянулась с лучшими временами «Шамбалы» лет эдак на 10 – не то ее с руками, ногами и всеми сохраненными картинками забрали бы в жрицы. Такой персонаж в романе Елизарова вызывает ощущение ностальгического трибьюта постсоветской эзотерике, вопреки всяческой моде на темное посвящение.
Насколько ее образ дотянул до инфернального танатоса? Имеется серьезное подозрение на счет князей, княжон и прочих жрецов Тьмы. Можно не гадать по внутренностям — это дети 10-14 лет, которые топят уж точно не за погребальный хай-тек в Загорске или за респект какого-то пост-эзотерико-интеллектуального сходняка. Скорее, за саму Игру и Движ.
Вряд ли эти исчадия жалуют никит и прочих «папиков», равно как и иллюминаторские еблемессы. Подобно подросткам, они слишком брезгливы и самодостаточны для такого «приятного»…
Вторая подруга Владимира — Мария — связана с благим, и с яснослышанием. В эту же компанию попадает и блаженный Леша-Крикун, к которому главного героя приводит брат. Крикун в прямом смысле оглушает очевидной правдой.
Мария показывает потаенную дорогу к моргу. Дает Владимиру ясно понять, что его очередной работодатель Гапоненко уж больно нечист на руку в своей амбиции построить похоронный Лас-Вегас.
В каком-то смысле, могильщик создает лакуны в почве, куда, словно в беззубый рот, укладывается тело-язык. Он должен в равной степени овладеть пониманием как земли, так и пространства. Пространство, или эфир — элемент, противоположный земле. Если в земле находятся тела, то в эфире — все звуки, он хранит голоса живых и мертвых.
Пока что яснослышание Владимира на уровне «ты туда нэ ходы, ты сюда ходы», как и общение с Марией, уходящее в глубину перспективы. Все же, Кротышев молод и налегке, со столь скромным багажем его в какой-то момент надежно забрасывает в слоистое предсмертие. Происходит инициация и конец первой части.
Представители компаний и организаций, на которое в разное время работает Владимир, словно сливаются в одно распаренное, осоловевшее от водки и радужных перспектив похоронного гешефта лицо, сыпящее тухлым юморком и частушками в стиле «Сектора газа». Именно так манифестируют себя духи низшего порядка, исполнители. Тогда как появляющиеся в конце романа Глеб Вадимович и Денис Борисович — это уже какой-никакой, но менеджмент эгрегора. Они, как змеи-искусители, сулят герою приобщенность к погребальной элите и перспективу карьерного роста. Кротышев, все еще сомневается в сексуальной ориентации доброжелателей и чистоте их намерений, принимает предложение.
Роман пересыпан сценами домашнего секса, философией 19 и 20-го века, освещен зарей блогосферы и ютубчика. Закономерно много «баек из склепа», среди которых доминируют про сатанистов, оскверняющих могилы, особенно детские. На кладбище досуг позолоченной молодежи перемежевывается с простой и надежной, как топор, деревенской магией.
…Впрочем, образы в храмах тоже оскверняют. Одержимые бабушки-божие одуванчики, имеющие доступ к святыням, с закрытием храма могут устроить такой шабаш перед иконами, что интернетным рукоблудам даже не снилось. После святые смотрят искоса, словно змеиным лукавым взглядом, пламя свечи перед ними неспокойно, долго находится в их поле — опасно. Но, подобно служителям кладбища, знать или догадываться о таких мессах могут лишь служители церкви.
Осквернение – это всегда обратная сторона медали любого культа. Очевидно, что у нас доминирует культ мертвых и мертвого (не путать с культом предков!). Но это и было предсказанно еще в «Лесной книге» («Махабхарата»), мол, в будущем, которое уже наступило, люди будут поклоняться бренным останкам. Речь не столько о мощах, сколько о неживых философиях, идолах и законах. Такого изнаночного, рефлекторного знания в «Земле» предостаточно, читайте, убеждайтесь, ужасайтесь.
